Каждый, кто не верит своей судьбе - будет обманут
Маавис с самого детства была на удивление избалованным ребенком. Дочь богатого архонта никогда и ни в чем не знала отказа. Она ни разу не слышала слова "нет", только иногда "не сейчас" или "позже" - бывало такое, что запросы оказывались почти невыполнимы. Однако мозги у этой девчонки с лицом и телом фарфоровой куклы имелись, поэтому об одном из её влечений не знал никто.
Когда ей было лет пятнадцать, она впервые увидела гемункула. Издалека и совсем ненадолго, но он ей понравился настолько, что не один год девушка бредила желанием заполучить такого себе. Если точнее - больше тридцати лет; по меркам эльфов эта вернорожденная была совсем молода.
Но характер у нее так же был стальным, совсем как у отца, поэтому Маавис пообещала себе получить гемункула во что бы то ни стало. Вопрос "как" оставался открытым, потому что она не собиралась становиться собственностью, а других вариантов просто, кажется, не было. Но и желание не ослабевало, как и тяга сделать свое тело красивей и совершенней, изменить его и улучшить, чтобы быть достойной такого существа.
Чтобы быть с ним на равных.
Их красота чаровала, манила и притягивала, заставляла ныть внизу живота, и ни один любовник не мог усмирить жар её желания - тогда девушка терзала рабов, придумывая все новые и новые изощренные пытки.
А после бралась за себя.
Она вживляла металлические пластины в тело, составляя из них неповторимый узор, чтобы после единым рывком вырывать уже вросший в кожу металл, крича от боли и наслаждения. После - любовалась шрамами, совершенно особенным рисунком на своем теле. А металл блестел лишь в двух подчеркивающих скулы полосах, да изящной спирали у нее на лбу. Ей нравилось рассматривать свое лицо часами, и уж в нем девушка не могла найти ни единого изъяна, как и в кукольно-прекрасном теле. Хотя кое-кто и кривил губы, видя её шрамы - и очень скоро становился мертвым...
...Тогда девушка снова заперлась в своих покоях с юной рабыней, которую привезла лично для себя совсем недавно. Она продержалась удивительно долго, и энергия её страданий оказалась просто замечательным деликатесом, но всего через несколько дней рабыня уже не могла утолить разгоревшийся внутри Маавис голод. Бросив её - что-то хрипящую изуродованную игрушку - девушка потянулась за металлом.
Совсем скоро раздался крик ликования и восторга, когда серебристые полосы разорвали её плоть. Эльдар отшвырнула окровавленный металл в угол, куда забилась еще больше напуганная рабыня. Провела изящной рукой по животу, касаясь пальцами ран и размазывая кровь, и наконец вышла из комнаты, не утруждая себя одеванием. Есть хотелось неимоверно, а запах и вкус крови лишь будоражили аппетит. Облизывая ладонь, Маавис спустилась вниз, и замерла, сощурив черные глаза. В приемном зале, который она обычно использовала вместо трапезной, был гемункул. Напротив него сидел ее отец, они разговаривали... О чем, она даже не расслышала из-за шума в ушах.
Сейчас, видя это существо достаточно близко, девушка чувствовала, что от желания сводит бедра. Кое-как совладав с собой, она прошла к дивану, на котором сидел отец, и устроилась рядом. Он невозмутимо представил Маавис своему гостю и продолжил разговор, эльдар же пожирала глазами гемункула, едва сдерживая желание наткнуться на него прямо тут.
Но мозги у девочки, все же, были.
Поэтому она позволяла себе только смотреть.
Когда ей было лет пятнадцать, она впервые увидела гемункула. Издалека и совсем ненадолго, но он ей понравился настолько, что не один год девушка бредила желанием заполучить такого себе. Если точнее - больше тридцати лет; по меркам эльфов эта вернорожденная была совсем молода.
Но характер у нее так же был стальным, совсем как у отца, поэтому Маавис пообещала себе получить гемункула во что бы то ни стало. Вопрос "как" оставался открытым, потому что она не собиралась становиться собственностью, а других вариантов просто, кажется, не было. Но и желание не ослабевало, как и тяга сделать свое тело красивей и совершенней, изменить его и улучшить, чтобы быть достойной такого существа.
Чтобы быть с ним на равных.
Их красота чаровала, манила и притягивала, заставляла ныть внизу живота, и ни один любовник не мог усмирить жар её желания - тогда девушка терзала рабов, придумывая все новые и новые изощренные пытки.
А после бралась за себя.
Она вживляла металлические пластины в тело, составляя из них неповторимый узор, чтобы после единым рывком вырывать уже вросший в кожу металл, крича от боли и наслаждения. После - любовалась шрамами, совершенно особенным рисунком на своем теле. А металл блестел лишь в двух подчеркивающих скулы полосах, да изящной спирали у нее на лбу. Ей нравилось рассматривать свое лицо часами, и уж в нем девушка не могла найти ни единого изъяна, как и в кукольно-прекрасном теле. Хотя кое-кто и кривил губы, видя её шрамы - и очень скоро становился мертвым...
...Тогда девушка снова заперлась в своих покоях с юной рабыней, которую привезла лично для себя совсем недавно. Она продержалась удивительно долго, и энергия её страданий оказалась просто замечательным деликатесом, но всего через несколько дней рабыня уже не могла утолить разгоревшийся внутри Маавис голод. Бросив её - что-то хрипящую изуродованную игрушку - девушка потянулась за металлом.
Совсем скоро раздался крик ликования и восторга, когда серебристые полосы разорвали её плоть. Эльдар отшвырнула окровавленный металл в угол, куда забилась еще больше напуганная рабыня. Провела изящной рукой по животу, касаясь пальцами ран и размазывая кровь, и наконец вышла из комнаты, не утруждая себя одеванием. Есть хотелось неимоверно, а запах и вкус крови лишь будоражили аппетит. Облизывая ладонь, Маавис спустилась вниз, и замерла, сощурив черные глаза. В приемном зале, который она обычно использовала вместо трапезной, был гемункул. Напротив него сидел ее отец, они разговаривали... О чем, она даже не расслышала из-за шума в ушах.
Сейчас, видя это существо достаточно близко, девушка чувствовала, что от желания сводит бедра. Кое-как совладав с собой, она прошла к дивану, на котором сидел отец, и устроилась рядом. Он невозмутимо представил Маавис своему гостю и продолжил разговор, эльдар же пожирала глазами гемункула, едва сдерживая желание наткнуться на него прямо тут.
Но мозги у девочки, все же, были.
Поэтому она позволяла себе только смотреть.
Красота, более жуткая, чем любое уродство, просто поневоле притягивала взгляд, заставляя смотреть, смотреть, смотреть на себя, мучая острым чувством ловушки, чего-то ненастоящего.
А сам гемункул обратил на девушку ровно ноль внимания. Во всяком случае, так казалось. Правда, одна из фантастических рук под ее взглядом поднялась с подлокотника и зарылась в волосы над виском семью когтистыми пальцами, странно объединенными в узкое, вытянутое подобие кисти. Золотистые волны, потревоженные движением, заструились по плечу, а еще одна рука, обычная, оставила подбородок и лениво прихватила прядь, чтобы накрутить ее на палец.
Разговор, между тем, получался занятный.
Если не отвлекаться на сладкий, вкрадчивый голос гемункула, суть состояла в малом: ему нужен был один из сибаритов архонта. Вполне конкретный. Зачем, он не уточнял, но нутром ощущалось, что хорошего мало. Архонт упорствовал, вместо прямого отказа предлагая взамен разное. В конце концов сознался - или солгал? - что объект столь пристального интереса скрылся куда-то еще на днях. Гемункул слушал, рассеянно играя прядью волос, ни на чем, казалось бы, особенно не настаивая: ссориться с сильным кабалом не хотел? или не очень-то нужно было, на самом деле?
Непонятно как-то выходило. И итог разговора не внес в его суть ясности.
- Кажется, твоя дочь хочет что-то мне сказать, - в очередной раз мило улыбнулся хозяину гость. - И, кажется, наедине. Ты ведь позволишь, правда?
Этим мягким медовым тоном, нарочито неспешно, он разговаривал всегда - и только поэтому можно было не считать его издевательством. Не уступить хотя бы в такой ерунде архонт не мог, тем более, что знал: причинить вред Маавис вот так, в открытую, его гость не решится. Похоже, ему просто хотелось оставить последнее слово за собой, скрыть реальную уступку за мнимой.
- Почему нет, - спокойно отозвался архонт.
И вышел, даже не оставив с Маавис телохранителя. Девчонка сама стоила любого телохранителя: убедившись в этом в свое время, довольный отец на всякий случай нанял себе еще одного, когда она переехала жить к нему.
Только теперь желтые глаза с рваными черными звездами зрачков наконец-то обратились к Маавис, и тонкие ноздри расширились на миг, как будто гемункул принюхивался, а обведенные тонким шрамом губы изогнулись в очередной улыбке.
- Ты определенно хочешь что-то сказать мне. Я ведь угадал?
Теперь сладкий голос кошмара с красивым лицом предназначался исключительно ей. И в его вопросе никакого вопроса не было.
Эльдар наслаждалась этим моментом, пила его, будто дорогое изысканное вино.
- Мое имя - Маавис, - низким от возбуждения голосом сказала девушка. Просто чтобы что-то сказать. И улыбнулась, открыто, приглашающе... Облизала губы.
Гемункул ошибся - вот уж говорить с ним она в данный момент точно не хотела.
Существо в кресле не изменило скучающей позы, но Маавис разглядывало с любопытством, и красиво вырезанные ноздри по-прежнему вздрагивали на вдохах, улавливая некий запах - может быть, крови.
Длинный хвост с колючим гребнем, захлестнувший кресло, пополз, развивая змеиные кольца под изящными ступнями, тревожа тяжелые края одежд, и пальцы оставили прядь волос, опустившись на подлокотник: еще миг - и... что? Прекратит наконец улыбаться и оценивать взглядом? Выпрямится? Встанет? Уйдет?
Но нет, пока девушке благосклонно позволяли себя разглядывать.
- И все? А мне показалось, что ты хотела бы сказать еще что-то.
- Вы прекрасны, - низким голосом сказала девушка, и за бархатом вибрирующего от возбуждения, хриплого голоса чувствовалась сталь.
Маавис, изящно изогнув стопу, пальцами ноги провела по его хвосту, переступила через него, оказываясь прямо напротив гемункула.
- Я хочу тебя, - сообщила она уже, собственно, понятную вещь. И смоченной в крови ладонью провела по его животу, дразняще улыбаясь.
Хвост придавил ноги к полу. Еще одна рука улеглась на плечо, погладила пальцем мочку уха. И еще одна, выпутав пальцы из золотых волос, заскользила по спине Маавис, вдоль позвоночника. Гемункул подался вперед, склонившись почти вплотную, так, что длинные волосы упали концами девушке на плечо и грудь.
- Какая прелесть, - промурлыкал он, довольно жмуря желтые глаза.
А потом погладил Маавис по щеке - обычной рукой, изящными, до хрупкости тонкими пальцами. Один из когтей легко, почти безболезненно прорезал нежную кожу, унес на себе вязкие капли крови, которые гемункул слизнул языком.
- Меня? В самом деле?
У нее никогда не было случая почувствовать себя жертвой. Теперь Маавис могла познакомиться с этим ощущением в полной мере: ее кошмарная мечта пробовала ее на вкус, никуда не торопясь, вдыхала запах, поймав в ловушку множества прикосновений, обманчиво легких, дразнящих. Чего она добилась - и добилась ли - понять было нельзя. Эти черные звезды в золотой оправе выдавали взглядом удовольствие, да - но удовольствие какого рода? Чего можно ждать от надменной, безумной, немыслимо древней твари в ответ на подобное... заявление?
Правда, отступать было поздно в любом случае.
- О да... Тебя!
Узкая кисть слегка сжалась на его шее, чтобы через секунду отпустить, тонкие, но сильные пальчики побежали по его ключицам. Широко распахнув глаза, она подалась вперед еще немного, выгибаясь, подставляясь ласкам и взору, вторая рука потянулась к завязкам его штанов, но отдернулась, чтобы поддразнить: пальцы не легко скользнули ему между ног, проводя по ткани, легчайшими касаниями. Всех её любовников это сводило с ума, заставляя поддаваться в нетерпении вперед, и снова замирать, чтобы это сладкое чувство предвкушения и жажды большего не заканчивалось.
Теперь ей было интересно увидеть реакцию гемункула.
- А тебя как зовут? - прошептала она.
Гемункул улыбался, разглядывая ее, и острым черным языком облизывал губы.
Две бескостные руки над его плечами были похожи все же скорее на руки, а одна - на скорпионье жало, и теперь этот зазубренный костяной клинок оказался совсем рядом с лицом Маавис - впрочем, не настолько, чтобы ненароком коснуться. От ее символической одежды, как и от скрепляющих волосы украшений, мигом избавились. Не спеша, лениво, но с явным удовольствием семь рук изучали ее тело, безошибочно отыскивая нужные точки и верные пороги боли, когтистые пальцы скользили, массировали, гладили, ранили, быстро превращая вожделение в исступление... а ведь ничего особенно непристойного это создание с ней еще, в общем-то, и не делало.
Наконец черный язык собрал кровь с ее живота, опалив рану жгучей, но мгновенно затихшей болью, и гемункул еще раз облизнулся с удовольствием.
- Хайдес, - сказал он, и колючие черные звезды в его желтых глазах смеялись над Маавис. - Меня зовут Хайдес.
Приподнял себя над креслом, неспешно и с наслаждением провел языком по шее девушки, слизывая кровь. Приблизил лицо вплотную к ее лицу, обещающе обжег дыханием, шепнул вкрадчиво, будто нечто интимное:
- Ты ведь слышала, о чем шла речь, мм?
Сложно было не понять, что именно имеется в виду. Даже когда твое тело превратилось в сплошной комок обезумевших нервов, буквально кричащих от жажды большего - ласки, боли, потому что ласк невыразимо мало, хоть чего-нибудь большего, чем эта пытка ожиданием, а что-то колючее скользит по спине, потом по ложбинке меж ягодиц, и ты даже не знаешь, что именно это такое...
- Это несчастное, которое так мило защищает твой отец. Оно действительно скрылось?
- Да, он скрылся... - пауза. - Ко мне...
И девушка снова замолчала, не в силах отказать себе в желании слегка подразнить Хайдеса. Но инстинкт самосохранения взял вверх, и она продолжила:
- Я отдам его тебе. Если скажешь, зачем он тебе нужен и почему именно он... Вряд ли он мог перейти тебе дорогу, значит, есть другие причины. Я не замечала в нем ничего особенного... Может, не слишком присматривалась?
И эльдар довольно улыбнулась, обнажая белые, ровные зубы, высовывая язычок и ведя им по губам.
Надо же, вот уж чего Маавис не ожидала, так это того, что сможет удовлетворить, кажется, не только похоть, но еще и любопытство.
- Может быть, - безмятежно и сладко согласился гемункул, по-прежнему улыбаясь.
И удивительные зрачки, вросшие в радужки длинными тонкими лучами, едва заметно расширились, оттесняя слоистое золото прочь.
- Ты отдашь его мне. Придешь с ним, живым или мертвым, хотя лучше живым, конечно... и тогда мы продолжим наш разговор. А если до этого я успею взять его сам, будем считать, что ты передумала.
Отпустив ее, он поднимался не торопясь, по-прежнему оставаясь почти вплотную, пока узкие босые ступни не повисли в метре над полом - нарочито, надменно белые, неподвижные, будто атрофированные. И, отвернувшись, заскользил прочь, к выходу - тонкий, сгорбленный, плавный, обманчиво-медлительный. А его прислужники отпустили Маавис только тогда, когда он оказался уже у выхода, и одна из кошмарных рук будто сама собой подала краткий, небрежный знак.
Растрепанная, оглушенная, терзаемая неудовлетворенной страстью, девушка осталась в одиночестве. Нет, сейчас она не сможет удовлетворить ничего. Но эти мгновения были обещанием, и красноречивым. Красноречивым настолько, что даже она, казалось бы, искушенная уже во всем, могла угадать разве что малую часть обещанного. Да и то - могла ли?
Раны, которых Хайдес касался языком, - у скулы, под подбородоком, на животе - все еще слабо, навязчиво жгло. А еще они... схватились. Не корками, нет - тонкими и чистыми бледно-розовыми рубцами, от которых уже завтра не останется и следа.
И это резко повысило ценность гемункула в её глазах. И это обещание... девушка хищно, предвкушающе оскалилась, и, дрожа от возбуждения и ярости, быстро вышла за дверь. Найти и доставить эльдар, которого хотел Хайдес, можно было за пару часов или даже меньше, но Маавис была еще и гордой. И мучить ожиданием тоже была не против. Так что уже через час искомый гемункулом мужчина находился в её покоях, крепко связанный. И - туда же - доставили новых рабов. На сей раз не одного.
Эльдар хотела утолить голод.
И лишь утолив его хоть частично, на что потребовался не один день, она повела своего немногословного - язык за ненадобностью был отрезан - пленника к гемункулу.
Ковен Хайдеса обитал в таких дебрях нижнего города, что добираться пришлось долго - просто потому, что его оплот сложно было найти. И твари, всегда населяющие подобные места, не добавляли Маавис и ее свите приятных ощущений от блуждания по запутанным и темным, запустевшим, заброшенным кишкам древних улиц. Впрочем, достаточно было знать, где и что искать, а банды геллионов частенько залетали в места и похуже.
Внутрь, в логово ковена, свиту Маавис не допустили: жутковатого вида страж, вроде тех двоих, что сопровождали Хайдеса - таких за глаза называют развалинами - безмятежно объяснил, что мастер ждет в гости только ее саму. Голос из-под маски звучал приветливо, будто нарочно приглашая несогласных поспорить - но... Понятно, в общем.
И дело было даже не в гигантских четырехруких статуях-гротесках, обманчиво неживых, почти идеально слившихся с сумрачным камнем стен.
А вот Маавис с ее пленником страж пригласил следовать за собой дальше.
Дальше были бесконечные коридоры и залы, спуск вниз, еще глубже в бездонную утробу города. Стражи-развалины, клетки с фантастическими тварями, какие-то механизмы, целые залы с амниотическими трубами, саркофагами регенерации, тощие и скрюченные выпотрошенные существа-модификанты, явно некогда бывшие людьми - похоже, низшие прислужники для самой простой и грязной работы. Звуки, доносящиеся до слуха девушки, тоже... не внушали доверия, мягко говоря. Многое здесь могло заставить содрогнуться кого угодно, хотя чаще всего было просто непонятным. Эта обитель кошмаров, таинственная и жуткая, вместе с любопытством вызывала желание поскорее выбраться из нее и не видеть больше никогда.
А Хайдес, между тем, оказался занят.
В большом круглом зале, в путанице цепей, каких-то проводов и трубок с разноцветными жидкостями, была распята у стены гигантская горбатая фигура гротеска, и гемункул навис над ней, подняв себя над полом метра на два, не меньше. В гротеска, кажется, что-то вживляли, и как-то сразу стало понятно пристрастие гемункулов к лишним конечностям: восемь рук Хайдеса независимо друг от друга прокалывали, резали, вливали, сшивали и сращивали, с ювелирной аккуратностью соединяя гидравлику и механику с плотью, делали каждая что-то свое, сложное, и четыре развалины-ассистента с какими-то инструментами и емкостями в буквальном смысле с ног сбивались, по малозаметным жестам как-то угадывая, что именно ему понадобилось.
Гротеск хрипел и слабо содрогался, надежно обездвиженный то ли какой-то отравой, то ли оковами.
На сей раз гемункул оказался скорее раздет, чем одет. Под краем длинной накидки из живой кожи, оттеняя белизну босых ступней, играла бликами драгоценная ткань, сегодня алая, а не пурпурная, как тогда - но спину накидка открывала почти по пояс, и с минуту Маавис могла наблюдать неестественно выгнутый позвоночник над мускульным горбом, вереницей вживленные в белую кожу не то емкости, не то кристаллы красивого сапфирового оттенка, странное, извращенно-гармоничное сочленение множества конечностей с телом: то же кошмарное, невозможное, омерзительное изящество, одновременно притягательное и отталкивающее взгляд.
Минуту спустя гемункул ее заметил. И, прервавшись, опустился вниз, даже коснулся пола кончиками пальцев одной из ног - как будто собирался встать наконец по-нормальному.
Нет, показалось. Стоять он остался, как всегда, на хвосте.
- Рад, что ты не передумала, - сладкий голос, сладкая улыбка, черные звезды в желтых глазах. Все так же, как тогда.
Незаметное движение растущей из плеча "руки" - и узел распался, освобожденные волосы потоком упали Хайдесу на грудь. Кажется, продолжать свое прерванное занятие прямо сейчас он не собирался.
- Так почему тебе нужен был именно он? - проворковала Маавис.
Острые ноготки слегка царапнули его кожу: самая грань дозволенного, может даже уже и за гранью, но уж больно хотелось.
И снова язычок скользнул по губам, непристойно и зовуще.
Одна из змеевидных трехпалых "рук", растущих у Хайдеса откуда-то из загривка, расцепила эти пальцы, и гемункул не глядя бросил накидку в сторону ближайшего ассистента. Тот поймал ее и принялся аккуратно сворачивать.
- Заканчивай. Испортишь - я его тобой и заменю.
Пленника Маавис по его знаку скрутили и увели.
А под накидкой на нем не было ничего, кроме тех самых алых одежд, что виднелись из-под кожаного подола - эдакое подобие длинной юбки со сложной контрастной отделкой, падающей тяжелыми складками к неподвижным ступням. Роль пояса выполняло хитроумное сплетение черненых цепей и цепочек, и оно охватывало бедра, проводя границу темного металла и кровавой ткани нарочито низко, точно по последней черте между непристойностью и мыслью о ней.
Это было… странно. Хотя и не так, как со спины. Идеально белая фигура, резко суженная к талии, с четким, даже слишком четким рельефом сухих змеиных мышц под безупречной кожей. Две вереницы продетых эту кожу тонких колечек - от сосков вниз по ребрам и животу. Ребра… их явно больше, чем может быть у эльдара, но нижние превращены в нечто невиданное - изящную костяную оправу для крупного, почти с две ладони, черного кристалла. Камень почти не выступал над кожей: он в ней тонул, и где кончался там, в глубине, в живом теле, можно было только гадать.
Впрочем, это тело больше походило не на нечто живое, а на диковинную куклу, статую, созданную спятившим от кошмаров скульптором; странное творение безумного гения. И безумный гений - творец себя самого - вкрадчиво улыбался Маавис, глядя на нее сверху вниз и сложив на груди “нормальную” пару рук.
Как будто выжидал реакции. Хотя вряд ли готовился к ее приходу заранее.
- Однажды он попытался меня обмануть. А мне было настолько не до ерунды, что ему это едва не удалось… Твой отец, кстати, знает об этом случае. Интересно, а о том, что ты сейчас здесь, он тоже знает?
Сейчас она смотрела так на гемункула, и в её взгляде было то же непреклонное "хочу себе". Ей стоило бояться, она знала это - но страх, новое чувство, скорее манил к себе, заставляя Маавис искать ту границу, за которой последует расплата.
Острые ногти ковырнули вплавленный в тело камень, а вопрос остался без ответа: эльдар было интересней исследовать глазами чужое тело, иногда касаясь его самыми кончиками ногтей.
- Как часто тебе говорят, что ты прекрасен? - мурлыкнула девушка, растягивая губы в усмешке.
Она была уверена, что очень часто. С другой стороны... не так много эльдар разделяли её тягу, и еще меньше обладали достаточной смелостью, чтобы заявить о своих желаниях. Или, хотя бы, намекнуть. Поэтому уверенности быть, все же, не могло.
Прикосновение, впрочем, осталось без ответа. С изяществом змеи обогнув свою гостью, но так и не коснувшись - хотя текучее, обвивающее движение буквально обожгло ожиданием неслучившегося - Хайдес эдак непринужденно положил ладонь ей на талию и повлек из зала прочь. Ладонь, с очень длинными полумеханическими пальцами и иглами вместо когтей, с какими-то странного вида придатками над запястьем, больше напоминала подвижную связку не то инъекторов, не то буров - словом, некий инструмент, тонкий и точный, а не живую конечность живого существа.
До ответа на вопрос гемункул тоже не снизошел. Вместо этого он повторил - лениво, с улыбкой:
- Знает или нет?
Можно подумать, он не сможет выяснить это сам, если захочет.
Странно идти рядом с тем, кто не идет, а скользит рядом, неспешно и плавно несет себя над полом - не в полуметре, как обычно, а едва ли в паре дюймов, но глаза Маавис все равно оказывались примерно на уровне его груди, а чтобы посмотреть в лицо, приходилось задирать голову. Кроме того, он был слишком близко. Почти вплотную - так, чтобы касаться только длинной рукой и изредка краем одежд, но заставить ждать, непрерывно предчувствовать прикосновение: хочешь - подайся чуть в сторону, ближе, и оно случится… или не случится?
...Зеркала. Там, куда Хайдес привел девушку, стены были одним сплошным гигантским зеркалом, а потолок - сплетением человеческих тел, живых, содрогающихся, причудливо сплетенных друг с другом, проросших насквозь странными ломаными ветвями, колючими, прихотливо изогнутыми, тоже будто бы живыми, оттенком похожими на голую, розоватую кость. С этого живого потолка вниз спускались светильники на длинных цепях. Пол, упруго скрадывающий шаги, выглядел живой кожей, подобно сброшенному Хайдесом одеянию. На нем даже были швы, больше похожие на шрамы. Притягивала взгляд некая структура в центре полукруглого зала - те же причудливые костяные ветви, только лишенные плоти, и оскаленный череп примерно на высоте головы эльдара: это могло быть чьим-то скелетом, искаженным до неузнаваемости, но украшающие ажурную кость приспособления для фиксации, зажимы, крючья, цепочки и цепи были вполне знакомого Маавис вида. Хотя вряд ли ей доводилось видеть столь оригинальный пыточный стенд, о его назначении сложно было не догадаться.
Кроме этого, здесь было несколько высоких кресел вдоль дальней стены, полукругом, тоже состоящие из множества проросших костяными ветвями тел, да четыре стойки с черными, тускло опалесцирующими овальными кристаллами вроде того, что гемункул носил на себе - вернее, в себе.
- М... Нет, не знает...
Все равно вреда ей он с этим знанием причинить неспособен. Ибо отец, услышав об этом, скорее всего только посмеется - эльдар, которого она привела к Хайдесу, не был ему ни полезен, ни интересен. Почему бы и не уступить?
Особенно когда такии касаются острые когти, и эта механическая рука просто с ума сводит...
- И где же мы?
- Ценителей прекрасного не так уж и много, к сожалению. Эта ваша вечная спешка, количество в ущерб качеству... Здесь я иногда принимаю гостей, которые хотят от этого отдохнуть.
Улыбка клыками-иголками. Изящная, почти манерная поза - колени набок, босые ступни вместе, пальцы в золотых кольцах один к одному. Они были так безупречно белы, эти ступни, никогда не знавшие обуви и не касавшиеся земли - куда безупречнее, чем руки у большинства женщин…
Черные когти в золотых волосах. Руки-инструменты, руки-оружие - кошмарный сон безумца вокруг тонкой кукольной фигуры. Хвост, нетерпеливо свивающийся кольцами…
Древний гемункул с повадками жеманной красотки и голодными глазами сладко улыбался, разглядывая Маавис. Будто приглашая этой улыбкой вновь проявить нахальную инициативу, сделать шаг вперед, коснуться, сделать, что вздумается.
Он хотел увидеть, что именно ей вздумается сделать.
- Близких друзей, можно сказать. Тебе здесь не нравится?
- Нравится, - промурлыкала она, улыбаясь и вдыхая напоенный болью воздух.
И снова взгляд скользнул по зеркальной стене.
Выходец из чьего-то кошмарного сна рядом с нежным ангелом - вот как они смотрелись вместе. Когда с Маавис слетала надменность - а в присутствии гемункула девушка выглядела гордой, но не надменной - она и правда была похожа на прелестного ангела. Впрочем, Хайдес имел не менее ангельскую внешность, если забыть про все, что он в себя вживил.